Будка это: БУДКА | это… Что такое БУДКА?

—  Это было время, когда гласность была одной из составляющих идеологии перестройки. Как отнеслись коллеги к вашему проекту?

— Нас сначала подняли на смех: что нового вы хотите услышать от людей, когда они и так говорят всё, что хотят, и уже не знают, куда деваться от гласности? Что вы можете привнести? Но мы настаивали на своём. И оказались правы, потому что случился прорыв.

Люди без корреспондента, режиссёра, оператора один на один говорили со страной. А в стране на тот момент было всего четыре канала. И человек, который заходил в эту будку, действительно (без всякого преувеличения) был услышан миллионами. Это и был глас народа.

Алексей Гиганов рассказал RT, что в его варианте прототипом студии была телефонная будка: «Человек заходит в телефонную будку, опускает две копейки — и говорит всё, что хочет.  А мы в это время его снимаем. Это были фантазии, но зерно там присутствовало. А потом родилась идея, что эту телефонную будку можно сделать видеобудкой. Года два-три мы подавали заявку в наш худсовет. И нам всё время отказывали с мотивацией: «Да вы что, с ума сошли, что ли? Все будут матюгаться». Но потом лёд тронулся, и нам дали разрешение на пробный выпуск, который оказался очень удачным».

— Где вы поставили первую будку?

— Первую будку, сколоченную из фанеры, поставили ​​возле ВДНХ. Это было очень бойкое место. Там появились первые кооперативные ларьки, где продавали одежду, привезённую из Турции, спирт Royal, пиво днём и ночью — всё, что для человека советского времени было небывальщиной. И среди всех этих будок мы поставили свою. А я ходил с мегафоном и зазывал народ.

— Что вы кричали в мегафон?

— «Все желающие быть услышанными страной — заходите и говорите. У вас есть минута, и вы можете сказать всё, что вам заблагорассудится».  Дело было зимой, холодно, изо рта шёл пар, а я зазывал народ. Люди поначалу заходили с большой опаской. Но тем не менее заходили. А перед тем как войти, практически каждый задавал нам два вопроса: «Сколько стоит?» и «Не посадят?» 

• Москва. 1993 год. Вячеслав Хранильник.
• © Кадр из программы «Глас народа»

Один из героев программы, Вячеслав Хранильник, рассказал RT, что его толкнуло высказаться перед всей страной: «Будка стояла на Проспекте мира в Москве, рядом со Строительным институтом. Кто хотел, тот подходил и говорил своё слово. Я тогда был молодым парнем, который только что вернулся из армии, работал в том институте охранником, и для меня было важно выговориться, высказать свои чаяния и надежды, что моя страна изменится и всё будет хорошо, что это будет не такое болото, каким был СССР. 30 лет назад эта будка стала для нас своего рода щёлочкой, с помощью которой можно было свободно поговорить на камеру, открыто высказаться — что в Союзе было невозможно.

— Первый вопрос (сколько стоит) ясен: в то время люди уже понимали, что за всё надо платить. Но второй? Ведь перестройка, гласность…

— Наверное, это в генетическом коде советского человека было записано, хотя уже не было никаких репрессий и было сказано всё, что можно сказать. Но страх в людях сидел и перед новым временем, когда за всё надо платить, и перед возможным наказанием. Когда оказывалось, что всё бесплатно и сажать никого не будут, душа неслась в рай.

• Москва. 9 мая 1992 года. Иван Кононов, ведущий «Будки гласности».
• © Кадр из программы «Глас народа»

«Будка» побывала во всех бойких точках Москвы: в зоопарке, у проходной ЗИЛа, в КПЗ, где заключённые выступали.

Потом Лёша Гиганов придумал сделать будку надувной, двухкамерной, чтобы её можно было легко перевезти и поставить в любом месте. В таком виде она и появилась на Красной площади. Это был её апофеоз.

— Сложно было получить разрешение на установку будки на Красной площади?  

— Нет. Период гласности был хорош тем, что власти спокойно относились к проекту и вообще к любым проявлениям журналистского интереса и фантазии. Никакого контроля не было.

Алексей Гиганов вспоминает, как родилась идея надувной будки: «Когда делалась первая, мы рассчитали, где камера должна стоять, откуда заходят люди, как нажимают кнопку. Будка получилась фанерная и размерная. Но потом, когда будка вдруг ожила, встал вопрос о её мобильности. И тогда родилась идея сделать её надувной. Весь баул весил около 70 кг. И его можно было перевозить куда угодно. Приезжаешь, включаешь компрессор, полчаса — будка готова. И — вперёд!»

• Москва. 9 мая 1992 года. Первое появление в эфире надувной «Будки гласности» в сквере у Большого театра.
• © Кадр из программы «Глас народа»

— Где вы разворачивали свою будку?

— Будка проехала по всей стране. Была в Алма-Ате, в Одессе. Где она только не была! В Киеве в нашу «Будку гласности» зашёл Ричард Никсон, экс-президент Соединённых Штатов. Его каким-то образом запихнули туда. Он ни слова не сказал, попялился по сторонам и в камеру и, ничего не поняв, вышел оттуда совершенно одуревший.

Алексей Гиганов так вспоминает этот эпизод в Киеве: «Мы привезли будку на площадь Незалежности. Вдруг мне говорят, что здесь американский президент Никсон. Я не поверил. Оказалось, что правда. Я к нему подошёл и говорю: «Вы любите свободу, и мы любим свободу. Хотите кусочек свободы подарить русскому народу?» И он зашёл в эту будку и всех поздравил. И это был, конечно, апофеоз своего рода. Это мало кто помнит. Я даже не знаю, сохранилась ли запись».

— Вы потом изменили название «Будка гласности» на «Глас народа»?

— Всё было ровно наоборот. Изначально это был «Глас народа». И в программе «Пресс-клуб» он был показан в обсуждении именно как «Глас народа». «Будкой гласности» она стала уже потом, потому что так её назвал народ.  И все к этому привыкли.

Потому что это реально была будка, и это реально была гласность. Так она и вошла в историю телевидения — как «Будка гласности».

И мы, честно говоря, обалдели, когда посмотрели результаты. Ведь мы не видели и не слышали, что происходит внутри будки.

— Как строилась ваша работа с материалом после записи?

— Отснятый материал мы монтировали. Снимали на час-полтора, а для эфира оставляли минут 15. Выбрасывали только самые неудачные моменты. Иногда в начале или в конце мы говорили какие-то слова. Я как-то даже под гитару спел свою песню, как раз на Красной площади: «Как же много там нас, и зачем, вообще непонятно». Это тоже из перестройки…

• Алексей Гиганов и Иван Кононов — ведущие программы «Глас народа». «Будка гласности» на Красной площади, 7 ноября 1991 года.
• © Кадр из программы «Глас народа»

— Как восприняли успех программы те, кто изначально был против?

— Свершилась голубая мечта телевизионщика: формат начал работать сам по себе. Это всегда было моё кредо — профессионал создаёт площадку, которая начинает диктовать свои условия. Можно написать сценарий, но в эфире всё происходит совсем по-другому. Будка жила своей жизнью.

На вопрос, оправдались ли опасения руководства, что народ будет много ругаться матом, Алексей Гиганов ответил: «Было очень много приветствий. Мата, как правило, не было. Матюгнуться в камеру — это не так просто, как кажется».

— Как вы считаете, «Будка гласности» похожа на то, что мы сейчас наблюдаем в социальных сетях?

— Это был прообраз социальной сети, прообраз селфи, стримов и прочей привычной всем сегодня атрибутики. Сейчас человек выходит и говорит один на один с интернет-пространством. Прежде — со всем телевизионным пространством. Тогда люди, конечно, от этого дурели. Потом осмелели. Ждали, где и когда появится будка. И с нарастающим напором, страстью и смелостью произносили свои короткие речи. Там были и дети, и хулиганящие взрослые. Иной раз было не столь важно то, что они говорят, а то, как они себя там ведут. Это был аттракцион, живший сам по себе, за которым можно было с интересом наблюдать.

• Казань. 1993 год. Эдуард Хайруллин.
• © Кадр из программы «Глас народа»

Журналист Эдуард Хайруллин рассказал об участии в передаче: «Мы проходили с оператором мимо «Будки гласности», возвращаясь с другой съёмки. На тот момент эта тема была уже раскрученной. Мы решили передать привет коллегам. Внутри никого не было, лишь глазок камеры, и мне показалось это действительно чем-то удивительным — говори что хочешь. Тогда был взлёт журналистики, а «Будка гласности» — это самое яркое проявление только что появившейся тогда свободы слова. Будка хорошо легла в новое русло журналистики — совершенно без цензуры — и вызывала огромный интерес. Тогда даже появлялись клоны будки. Вся страна тогда становилась одной большой будкой гласности, и всех журналистов это очень воодушевляло.  Сейчас такой будкой стал интернет, где люди, наверное, ещё смелее. Я несколько лет проработал на телевидении в Казани, 12 лет на Первом канале, потом на канале «Звезда» и ещё десять лет в пресс-службе. Сейчас телевидение переместилось в интернет».

— Кто-то использовал этот формат? Вы видели его у других?

— Когда наша будка закрылась, появился похожий формат на СТС. Я тогда поинтересовался, откуда он взялся, и мне сказали, что купили у канадцев. Формат работал у них строго по нашему лекалу: стояли киоски по Монреалю, где люди говорили что хотели. Произошёл такой кульбит: родилось здесь, стало популярным здесь, через какое-то время появилось в Канаде, а дальше, судя по хронологии, когда «Будки гласности» уже не было, формат вернулся обратно к нам.

— Как обстоят у вас дела с авторскими правами на программу?

— Я лично был и до сих пор остался совершенно неподкованным и незащищённым с точки зрения авторских прав. Лёша потом сделал, по-моему, какую-то бумагу на этот счёт.

Алексей Гиганов рассказал RT: «Да, у нас есть авторские права, у нас двоих — у меня и Ивана Кононова. В РАО мы подавали как «Глас народа» (так официально называлась эта программа) и с литературным названием «Будка гласности», под которым она повсюду мелькала».

— Почему проект пришлось закрыть?

— Как-то это всё само рассосалось. События в стране стремительно развивались. В 1991 году произошёл путч. Мы, как авторское телевидение, сняли фильм «Время отпуска». Повели себя героически: Белый дом защищали. После этого нам дали Четвёртый канал. Я там стал главным редактором.

• © Из личного архива Ивана Кононова

Было не до «Будки гласности». У меня там программа появилась «Третий глаз». Всё само поменялось. Потом из Четвёртого канала Гусинский сделал НТВ. И я там остался.

Будка выполнила, на мой взгляд, свою функцию ракеты-носителя гласности. Её пытались несколько раз возродить. Но это уже было не то. Такая оголтелая гласность в её первобытной форме уже была не нужна.

А когда появился интернет, всё это стало ни к чему. Среда поменялась.

Режиссёр программы Алексей Гиганов рассказал, чем занимался после закрытия проекта: «Понятно было, что «Будка гласности» не выживет в новые времена. Её многие пытались перекупить. Был смешной момент, когда меня вызвал один чиновник и сказал: «Мы хотим возродить «Будку». Но как сделать так, чтобы там говорили то, что нам нужно?» Я засмеялся и ответил: «Это невозможно. Потому что смысл «Будки» заключается именно в том, чтобы люди говорили то, что думают». «Да, — сказал он, — значит, у нас ничего не получится». Одной из самых успешных своих программ после «Будки» Гиганов считает передачу «В поисках утраченного».

• Режиссёр и соавтор программы “Будка гласности” Алексей Гиганов с внуками Кириллом и Захаром.
• © Из личного архива

— Нужна ли такая будка сейчас, во времена интернета?

— Не знаю. Хотя, может быть, если в людных местах появится такая будка с веб-камерой, куда можно зайти, то это работало бы как «Канал гласности». В сегодняшнем, кстати, разрозненном, разнополюсовом интернете, тщательно редактируемом изнутри и снаружи, возможно, такая вещь была бы востребована. Ведь нет такой сети, которая работала бы в режиме трансляции в чистом виде.

— Ну а как же стримы, прямые эфиры? Они есть у всех площадок.

— Да, опять мне скажут: «А что тут нового?»

В том-то и дело, что ничего нового вообще нет под солнцем — есть новые обстоятельства и новые условия.

Как я уже говорил, тогда тоже скептиков хватало: что вы хотите услышать, если уже всё сказано? А когда увидели, как люди говорят, когда свободны от журналистов и режиссёров, то поняли, что это совсем другое. И тут такая же история. Если люди попадают в какой-то мейнстрим, который диктует им правила поведения, получается ожидаемый контент. А если возникнет будка-сеть, которая подразумевает трансляцию всего, всех и всюду, где бы человек ни находился, контент может получиться очень интересным и неожиданным.

Алексей Гиганов рассказал RT, как он видел возможность расширения «Будки гласности»: «Проект заключался в следующем. Сейчас много местных телекомпаний. Если сделать такую стационарную будку в своём районе, то туда может приходить любой человек и говорить о местных проблемах. И потом, предположим, в субботу утром это всё показывать. Это было бы хорошим способом обратной связи с населением. Причём публичной. У человека появилась бы возможность обратиться непосредственно к людям, среди которых он живёт».

— В «Будке гласности» обычные люди вели себя честно. Не всегда, может быть, скромно, но практически всегда честно. Как вы считаете, насколько отличались бы выступления людей сейчас?

— Я думаю, что в принципе русский народ всегда будет жить с вопросом: «А не посадят ли»? Этот вопрос неизбывен, он в подкорке наших людей. Это такая глубокая заноза. И это, с одной стороны, ужасно, а с другой стороны, это диктует сдержанность. Человек, конечно же, будет рубить правду-матку. Но он всегда будет думать о последствиях. Народ в этом смысле неотёсан и мудр одновременно.

— Вы рассказали, что исполняли в будке свои песни. А как появился хит «Левый берег Дона»? И почему песня именно про левый берег реки, а не про правый?

— На правом берегу расположен сам город, со своей историей. А левый — это пляжи, рестораны. В 1990-е годы это вообще была такая Копакабана. Все садились на катерок — и устремлялись на левый берег Дона отдыхать. Я родом из Ростова-на-Дону. Я там прожил восемь с небольшим лет. Но в детстве год идёт за три, а иногда и за пять. Мне очень повезло со средой, в которой я рос, благодаря моим родителям. Мама у меня врач-психиатр. Папа — переводчик. Мы жили в коммуналке, вчетвером на десяти метрах, в самом центре Ростова. Папа при этом болел туберкулёзом. Моя школа была в 200 м от Театральной площади. Весь центр города — для меня просто патока.

• Михаил Шуфутинский и Иван Кононов.
• © Из личного архива

Я приезжаю в Ростов и хожу по городу с дурацкой блаженной улыбкой. А когда стала популярной песня «Левый берег Дона», и для меня, и для моей мамы, коренной ростовчанки, это было большое счастье. Песня стала визитной карточкой города. И моей тоже.

— Чем вы сейчас занимаетесь?

— Я один из создателей Ассоциации блогеров. Помимо этого я являюсь советником в так называемом Киберальянсе. Сейчас всё, что связано с кибербезопасностью, это вопрос номер один, на мой взгляд. Я издал несколько сборников стихов. Одна моя книга под названием «Точка сборки» переведена на английский, она вышла в период карантина.

Я написал сценарий музыкального фильма «Левый берег Дона». Для Шуфутинского написал текст песни «Последняя пятница месяца». Живёшь в таком странном режиме: неделя только начинается — и уже пятница. Но пока он её не взял в свой репертуар.

• Иван Кононов
• © Из личного архива

Моя задача — продолжать писать. Замыслов много, надо их осуществлять. И сейчас, несмотря на безумие, которое творится в мире, наклёвываются какие-то новые возможности, связанные с творческой реализацией.

Алексей Гиганов рассказал RT, что давно не работает на телевидении, а занимается изобретательством. В данный момент патентует вещь, которая, по его мнению, может стать альтернативой медицинским маскам: «Это небольшой аксессуар для носа, чем-то напоминающий кольцо с колокольчиком из фильма «Кин-дза-дза». 

• © Фото из личного архива

«Закреплённый на кольце светодиод светит в параметрах солнечного спектра и обеззараживает воздух, который мы вдыхаем и выдыхаем. Особенно это эффективно для мест с большим скоплением людей — типа метро. При такой локальной дезинфекции мы наносим удар по вирусу и убиваем заразу в источнике», — объясняет он. Алексей надеется, что изобретение будет востребовано не только в России, но и в мире, поэтому придумал для него название «Российская искра», которая будет сверкать везде.

теория медиа как хичкоковский триллер

«Просмотровая будка» — фильм, чья премьера на Берлинском фестивале в 2020 году привлекла особенный интерес теоретиков медиа и социологов. Построенная как минималистичный социальный эксперимент, эта картина не только анализирует наши цифровые зрительские привычки XXI века, но по ходу развития внезапно перетекает почти что в хоррор. О хичкоковской мизансцене и медиаэффектах фильма рассказывает Максим Селезнёв.

На всех промо-кадрах «Промосмотровой будки» вы увидите одно и то же — сосредоточенное лицо юной девушки, сидящей в темной комнате. Пусть внешняя минималистичность и нищета этих статичных изображений не обманет вас. Нет ничего более завораживающего в кино, чем напряженный человеческий взгляд, взятый крупным планом. Как сложно придумать и что-либо более интенсивное, чем калейдоскопическую смену множественных экранов и различных форматов изображения. «Просмотровая будка» целиком оркестрована из этих элементов.

Раскадровка из фильма «Окно во двор», Альфред Хичкок, 1954

«Просмотровая будка», Раанан Александрович, 2019

Да, эта шутка из анонса повторена уже слишком много раз. Но что поделать, именно таким я и увидел этот фильм при первом просмотре на Берлинале — жестоким формалистским триллером. Сопоставимое оцепенение со мной случалось, когда я впервые за камерой Хичкока проникал в комнату, где только что произошло убийство в «Веревке», чтобы затем остаться там, внутри одного беспрерывного кадра на протяжении полутора часов операторского и сценарного кружения. Той же визуальной эквилибристикой в крайне стесненных декорациях занимается и Александрович в «Просмотровой будке»:

Все их объединяет та одинаково небезопасная дистанция, на которой они находятся от каждого из нас, буквально расстояние вытянутой руки — в открытом доступе на популярных видео-хостингах. В какой-то момент визуальный лабиринт удваивается: Майя не просто смотрит и комментирует изображения перед собой в диалоге с режиссером, но видит на экране собственную недавнюю реакцию, отвечая уже своему отражению. И хотя перед нами импровизированный разговор двух людей, он движется подобно сценарию жанрового фильма: в строго заданных точках срабатывают сюжетные твисты, одно слово или выражение лица эффектно меняют представление о происходящем.
«Ты единственная кого я пригласил на повторную сессию…» — вкрадчиво произносит режиссер фразу, одинаково тревожно звучащую как на языке хоррора, так и в регистре медиа-исследования.

«Просмотровая будка», Раанан Александрович, 2019

«Просмотровая будка», Раанан Александрович, 2019

«Просмотровая будка», Раанан Александрович, 2019

«Просмотровая будка», Раанан Александрович, 2019

Да, вероятно всем знакомо это сладкое в своей двусмысленности чувство стыда за другого человека, за экранного героя, чувство вроде бы приятно щекочущее своей непристойностью, а в то же время болезненно царапающее глаз. Для Майи подходит другое слово столь же амбивалентного заряда: наивность. Некоторые зрители спешили обвинить девушку в недальновидности, низком эмоциональном интеллекте, слабых представлениях о функциях медиа. Что ж, с каждым из этих определений легко отчасти согласиться, да только все эти свойства придают ее взгляду в «Просмотровой будке» лишь еще больше силы и значения. Каждый из нас на базовом уровне, расслабив внимание, наедине со своим интимным визуальным опытом всегда хранит внутри сокровенное свойство наивного зрителя, словно исходное состояние неопытного любовника. Какими бы изощренными ни были наши техники наблюдателя, они начинают свою работу из наивной сердцевины. Поэтому чем больше Майя упрямствует в непринужденности реакций, тем больше ее взгляд становится нашим взглядом.

Вот неосторожная броская формула, придуманная мной при первом просмотре. Сам Александрович не вполне согласен с таким определением, и все же я рискну зайти дальше в своем маленьком еретическом суждении. В какой-то иллюзорный момент происходящее внутри «Просмотровой будки» действительно перестает казаться диалогом двух живых людей и все больше напоминает мистическую театральную постановку, где актерскими устами проговаривают себя внечеловеческие сущности. Раанан как опытный документалист, много лет работающий в кино невольно несет за собой традицию и этическую систему кинематографа XX века, подобно прилежному двойнику повторявшему жесты всех катастроф своего столетия. Майя же, родившаяся уже в новом тысячилетии непроизвольно выдает реакции, свойственные людям, выросшим в измененной медиа-среде.

XX век сделал все, чтобы отучить человека верить своим глазам. Слишком часто зрение как проводник социального или политического знания оказывалось скомпрометировано, подвергнуто фальсификациям и иллюзионистским атакам. И вот базовая критическая операция, короткий обстрел видео-изображения вопросами: кто снимает его? каким образом? с какими целями? Даже для самого внимательного зрителя или теоретика XX века подобная остраняющая процедура требовала пускай малейшего, но все же сознательного умственного усилия. В глазах Майи этот маленький трюк, — видеть не только картинку, но всегда и оператора за ней, — будто встроена автоматически. «Я всегда ищу ложь» — в какой-то момент соглашается она сама. Но делает ли это свойство ее взгляд более проницательным или прибавляет ее зрению ненадежности?

Вы точно видели подобные иллюстрации. Кажется будто на них изображена повседневная благопристойная ситуация, но присмотритесь и вы найдете зловещие признаки подмены, будто перед нами искаженная пародия на реальность. Восковая свеча подключена к электрической сети. Мужчина держит газету вверх тормашками. Кот заперт в клетке для канареек. Майя словно бы рождена со встроенным в ее зрение вопросом: что не так на картинке? Арабский ребенок, посреди ночи поднятый израильской полицией, путает свое имя при допросе. Другой мальчик обнимает солдата, протягивающего ему кусочек сыра. Человек с камерой из-за угла украдкой снимает улицу, будто выжидая какое-то событие, которое в итоге происходит. Подозрительные детали множатся и Майя с готовностью подвергает дознанию каждое из предложенных ей видео.

Конечно, сложно поспорить — с нашими картинками давно все не так. Тем не менее Александрович избегает дидактической интонации. Не пытается заклинать кошмарные изображения арабо-израильского конфликта. Не стремится и превратить свой фильм в историю воспитания взгляда, терапевтический сеанс исправления наивного и непослушного нрава Майи.

«Просмотровая будка» — фильм не об этике зрительского взгляда, но скорее о его экологии. Естественной системе взаимоотношений человека с видимой стороной реальности. Ведь то как Майя смотрит на картинки, то как мы смотрим на них вместе с ней в гораздо большей степени зависит не от ценностного выбора, но от тяготения привычки, от микроскопических действий, которые совершаются с автоматической точностью, неосознанно.

Максим Селезнёв

Преподаватель Школы дизайна, кинокритик, видеоэссеист, куратор кинопрограмм.

Подробнее

Экранные искусства Видеоарт и экспериментальное кино Медиа

Профиль

Экранные искусства

Сту­денты бакалаврского профиля «Экранные искусства» специализируются на работе с движущимся изображением: изучают историю и теорию кино, основы кинодраматургии, искусство режиссуры и монтажа.

Как поступить

Локальная ИТ-поддержка

ИТ-служба предоставляет множество общих ресурсов, таких как электронная почта и сетевые службы, учебная и классная поддержка, поддержка общих приложений и услуги по управлению компьютером. Кроме того, многие подразделения и школы оказывают местную поддержку и услуги своим округам. ИТ-служба поддерживает этот список контактов подразделений и отделов и их услуг.

Если вы сомневаетесь, к кому обратиться, мы приглашаем вас связаться со службой поддержки ИТ по телефону 2.5800 (773.702.5800), по электронной почте [email protected] или получить помощь в TechBar на первом этаже библиотеки Регенштейна в часы работы справочной службы. Если ваши услуги предоставляются на местном уровне, мы можем направить вас.

Lets Booth It – Фотобудка – Нэшвилл, Теннесси